5 лет и 1 день

Сперва хотелось бы обратить внимание на пару нюансов, послуживших причиной моего многолетнего молчания. Первый – это опасение быть обвиненным в паранойе. Именно этот страх широко используют российские спецслужбы для обеспечения секретности своих спецопераций. Преследования и травля организуются таким образом, чтобы жертва не могла в этом признаться, не рискуя при этом прослыть как минимум психически неуравновешенной. Само признание в данной ситуации служит основанием для организации следующего раунда травли. Но репутация российских спецслужб, которую они себе заработали за последние годы, такова, что люди скорее поверят бреду параноика, чем в их невиновность. Они сами вырыли себе эту яму, наглядно продемонстрировав свою некомпетентность и недальновидность.

Второй – воспитанное с детства представление о достойном мужском поведении. Настоящий мужчина должен «стойко переносить все тяготы и лишения (армейской) жизни». На этом российские спецслужбы также умеют хорошо играть (и не только спецслужбы). Дело в том, что умение терпеть, стиснув зубы, трудно отличить от привычки держать язык за зубами, как бы чего не вышло. Сегодня отсутствие жалоб является признаком отсутствия проблем, а не свидетельством твердости характера. Потому что сегодня все мужчины по умолчанию считаются слабохарактерными. Получается очередной замкнутый круг: чтобы доказать, что ты не тряпка, тебе нужно рассказать о перенесенных тяготах, но такой рассказ уже будет демонстрацией слабохарактерности. Барон Мюнхгаузен ведет себя, как полагается вести барону, что среди местных бюргеров, считающих его садовником Мюллером, воспринимается в лучшем случае как чудачество. В апреле 1997 года американский консул с нескрываемой брезгливостью вернул мне мой заграничный паспорт с отметкой об отказе в визе. Для него я был очередным русским проходимцем, пытающимся любыми путями попасть в США. Я не мог назвать истинную причину моей одержимости желанием получить американскую визу: моя жена, уехавшая на учебу в Балтимор полгода назад, сказала по телефону, что уходит от меня. Если бы я назвал истинную причину, ее могли депортировать. Это всего лишь один эпизод из череды многих. Мне не раз приходилось делать моральный выбор, зная не только о его тяжелых последствиях, но и о том, что он выходит за пределы восприятия и адекватной оценки окружающими.

Также моя свобода высказывания была ограничена необходимостью ограждать от лишних переживаний мать с больным сердцем. Уже пошел второй год, как мне не надо об этом беспокоиться.

Через 2 года и 27 дней после моего возвращения из Минска был убит Борис Немцов. И, как не кощунственно это звучит, я согласен со Станиславом Белковским: такой смерти можно только позавидовать. Много говорили и писали о том, что Немцова не решались трогать из-за его принадлежности когда-то к высшим эшелонам власти. Его убийство якобы опровергало эту версию. Но зависть рядовых оппонентов нынешней российской власти к его смерти говорит об обратном. Потому что многим из них приходилось и приходиться сталкиваться с приемами политических убийств, мало похожими на почти оперную смерть Бориса Немцова в декорациях Кремля и Собора Василия Блаженного. И проблема не только в эстетике, а в констатации самого факта политического убийства. Кого сегодня беспокоит внезапная смерть Валерии Новодворской или Антона Носика? Более-менее правдоподобного медицинского заключения оказалось достаточным, чтобы коллеги и единомышленники тут же с ним согласились. Ведь, как мы все хорошо знаем, сегодня не 37-ой год: нет ни черных воронков по ночам, ни троек, ни ГУЛАГа, ни тысячи расстрелянных в общих могилах под Москвой. Есть только тысячи людей, умерших по естественным причинам. Любопытно сравнить уровень смертности среди российских оппозиционеров с уровнем смертности среди представителей власти.

Давайте вспомним фильм Михаила Ромма «Девять дней одного года», снятый в 1962 году. Что мы видим на этом кадре? Лежащего больного мужчину и женщину, идущую на работу. Может быть, это фильм о женщине, которая ухаживает за своим немощным мужем? Нет, главный герой, физик-ядерщик Дмитрий Гусев прикован к постели лучевой болезнью, полученной в результате трех несчастных случаев при разработке термоядерного реактора. О двух случаях никто не знал, иначе его бы не допустили к работе уже после второго, показанного в начале фильма. Зритель узнает об этих случаях в сцене разговора героя Баталова с героиней Лавровой на переговорном пункте и в сцене эксперимента, во время которого присутствует друг главного героя Илья. Благодаря этой информации мы видим не просто больного мужчину на попечении у жены, а героя, пожертвовавшего своим здоровьем и, может быть, даже жизнью ради блага человечества. Что если бы Дмитрию Гусеву не представился случай рассказать о первом облучении, не выглядя при этом жалким слабаком, а во время эксперимента рядом не оказалось близкого друга? Тогда у нас получилась бы история, упомянутая в начале абзаца – о самоотверженной женщине, ухаживающей за больным мужем.

Затем мы видим, как главный герой поднимается с постели, одевается и, едва держась на ногах, отправляется в институт.

Давайте в этот раз оставим за скобками всю имеющуюся у нас информацию и посмотрим на этого человека так, словно мы его видим впервые. Он редко где появляется, а когда приходит, в основном молчит или выражается невнятно и малоубедительно. Можно сказать, что перед нами человек нерешительный, закомплексованный, легкоранимый. Он всего боится и всего сторонится. Поэтому его необходимо мотивировать и стимулировать к более решительным поступкам. Лежа дома на диване многого не добьешься.

Как мы видим, такая точка зрения может иметь вполне логичное объяснение. А может быть провокацией российских спецслужб. Такое подозрение возникает, когда известный представитель российских демократов обрушивается с критикой сразу после успешно проведенной спецоперации. Правда, когда сама спецоперация разоблачена, наш борец за все хорошее против всего плохого оказывается в очень неудобной ситуации, и для его реабилитации проводится следующая операция прикрытия. Что касается всей официальной российской демократической тусовки, вращающейся в эфирах якобы свободных средств массовой информации, то о них вполне определенно высказался на IV Форуме свободной России Даниил Константинов. От этих людей нужно держаться как можно дальше, ибо в критический момент их используют для создания социального вакуума. Именно в такой ситуации я оказался в конце 2012 года, когда те, кого я считал защитниками демократических ценностей, вдруг присоединились к организованной против меня травле. Ощущение, словно попал в фильм ужасов про вампиров. Поэтому принципиальность – это средство не только политической борьбы, но и психологической защиты против провокаций спецслужб.

Теперь поговорим о болезнях. Лучевая болезнь может быть не только результатом несчастного случая, но и целенаправленных действий. Никому не придет в голову, что полоний случайно оказался в организме Литвиненко. И это еще одно громкое убийство, заглушающее сотни других, не таких явных. А если человек просто заболел, ни о каком заговоре не может быть и речи. Зачем убивать политических оппонентов, неся серьезные имиджевые потери, если можно просто подорвать человеку здоровье, после чего у него не останется сил на политическую борьбу. Если болезнь не сделает его более покладистым, добить можно приемами, которые не преследуются уголовным кодексом. Сегодня об этих методах спецслужб стало известно из рассказов Некляева и Статкевича. И это очень важно – сделать тайные операции по уничтожению политических оппонентов предметом пристального внимания и обсуждения. На сегодня гласность - единственный способ защиты от таких преступлений.